Дезертир

Почти сразу «ДА» защелкал, предупреждая о наличии впереди сильной аномалии. Сафик выругался на незнакомом товарищам языке и взял левее. Километр блуждания между аномалиями может превратиться и в три, и в десять, а солнце все ниже.

Никита потянулся, хрустнув суставами, и почувствовал, что камуфляж заметно отсырел. Почти стемнело. Он затоптал окурок, закинул на плечо косу и пошел к сержантам. Алиханов уже спал, Хвостенко напевал что-то, прутиком переворачивая в костре картошку.

– Тебе кого, чума? – На Никиту обратил внимание только Толоконников. – Грибочки чернобыльские пришел у «дедов» тыздить?

– Темно. Косить больше нельзя, не видно ничего.

– Ну и иди тогда в жопу. В казарме скажи, что мы остались план перевыполнять… И это, косы чтобы в каптерку поставил, понял?

– Так точно.

– Завтра… – вдруг отвлекся от костра Хвостенко. – Завтра надо его к аборигенам послать.

– Да ты сам абориген! – заржал пьяный Толоконников.

– Разговорчики, товарищ сержант! Самогон у них хороший, а этот – говно, только Али срубает. Слышь, Нефедов? Утром после развода идешь в парк, там выбираешь инструмент какой-нибудь и чапаешь с ним к соседям. Чтобы вечером был тут с дозой. И не меньше трех литров, ты понял? У «дедушки» день рождения.

– Да ты что?! – восхитился Толоконников. – А меня приглашаешь? А бабы будут?

– Баб ты приведешь, с Зоны. Для себя и Али. А потом… Ты чего стоишь-то, боец, не ясно что-то?

– Я… – Никита почесал в затылке, едва не раскроив руку о косу. – Ваня, в парке мне ведь не дадут ничего.

– А у тебя там друган, Удунов-чмо. Вот пусть он тебя как друга выручит, – усмехнулся Хвостенко. – Меня чужие проблемы не волнуют, понимаешь? «Дедушке» надо самогона. «Дедушка» сказал тебе, где железок взять на обмен. Не сможешь – ну забашляй аборигенам налом или еще как.

– Жопу подставь! – снова заржал Толоконников. – Там есть такой Кравец, большой типа спец!

– Слушаюсь.

Никита собрал косы и побрел к казарме. Час от часу не легче. Даже если удастся увести из парка у взвода техподдержки инструмент (а кто взял – узнают, да сам же Хвостенко и сдаст), даже если Никита благополучно доберется до соседей, то в спецбатальоне местных ВС за болотцем, по которому частенько постреливают со Второй линии, все равно ничего не дадут. Просто заберут инструмент и пнут на дорожку, вот и все. Если бы Хвостенко сам пришел – другое дело, договорились бы. А посылать Никиту бесполезно, аборигены знают, что он в своем батальоне чмошит.

– Блин! – Никита почувствовал, как в душе у него закипает что-то нехорошее, опасное. – Блин! Блин!

Он решил никуда не идти. Скажет: забыл, заспал. Может, Хвостенко и сам не вспомнит. А бить будут все равно – не за самогон, так за покос. Зато в парке не придется отдуваться, там за кражу инструмента действительно могут на четыре кости поставить. Кравец этот… Кравец, контрактник, вообще зверь, был несколько раз у них, в гости приезжал. Животное, тварь дебильная. У соседей уже двое повесились по его милости.

На Никиту накатило. Он выронил косы, сел на корточки, обхватив голову, и завыл. Так дальше нельзя, нельзя… «Деды» собираются на дембель, от этого совсем на службу положили, дурнее становятся день ото дня. И загонят однажды на то болотце – что Никита сделает? Сами-то ездят через Вторую линию, а его загонят, и тогда придется узнать, кто там так громко чавкает и чем. Добро еще, если автомат позволят с собой взять. В части бытовала история про мало`го, которого за какие-то грехи года три назад тогдашние дембеля связали и на болоте ночью оставили. Утром там лежали ноги и верхняя часть туловища, а всю середку будто бритвой выхватили. Сказки? Вряд ли. Востряков исчез уже на памяти Никиты, только берет нашли, а в берете – его рыжую макушку. Пошел Востряков мимо болотца, прямо вдоль Первой линии на блокпост соседей папироску стрельнуть – пьяный, конечно. Аборигены потом клялись, что он не появился, а расстояния-то там было – метров триста. Хотя, конечно, могли, даже обязаны были открыть огонь на поражение, но где тогда тело?