Слишком смышленый дурачок
– Проклятые язычники, – прошипел стоящий неподалёку Чухоня.
Я с удивлением повернулся и увидел, что вышедший из двери рубки Данила тоже смотрел на берег как-то слушком уж враждебно. Честно говоря, их реакция меня слегка удивила. С чего такая злоба? Но затем где-то из глубин моей души поднялась какая-то мутная волна, а в памяти всплыло всё то, что о язычниках рассказывали в тётушкином кабаке. А ещё страшные сказки, гулявшие среди детворы. Удивительно, но, когда я снова посмотрел на деревню, она словно изменилась. Будто кто-то то ли стёр с неё радужный флёр, то ли накрыл омрачающим покрывалом. Казавшиеся минуту назад светло-серыми бока бревенчатых изб стали угрюмо-грязными, а стоящие там люди из любопытных и чуточку недоверчивых превратились в откровенно озлобленных и явно желающих зла чужакам.
От удивления я даже закрыл глаза и потряс головой, пытаясь настроиться на то, первое впечатление и абстрагироваться… во какое красивое слово… от своих суеверий. Открыв глаза, понял, что помогло. Обычная деревня, обычные люди, за исключением того, что под рубахами носят не кресты, а свои языческие знаки. Если отбросить всё наносное и подумать о том, что они сами лишают себя защиты и благодати Господа, то деревенских можно даже пожалеть.
От этих явно лишних в данный момент размышлений меня отвлёк крик капитана, после которого Данила с Чухоней спрыгнули на бревенчатый причал и начали наматывать стянутые с корабля канаты на торчащие над настилом верхушки опорных свай. Я почему-то подумал, что нужно запомнить, как именно закрепляются эти самые канаты. Раньше Чухоня делал всё на пару с Осипкой. В следующий раз лучше самому проявить инициативу, а то вон как Данилка зыркает на меня.
Закончив с работой, племянник капитана так шустро запрыгнул обратно на борт судна, словно на причале его мог кто-то укусить. А вот капитан не проявил ни малейшего беспокойства и, сохраняя солидный вид, перебрался на пристань. Затем он перешёл на берег и уверенно зашагал по ведущей в центр селения дороге. Причём я подметил, что оружия у него с собой не было. Не прихватил даже револьвер, который дядька Захар не снимал и во сне. Мне дико захотелось пойти вместе с ним, но, так как никто не звал, пришлось умерить свои желания.
Как ни пытался сохранить объективную оценку, но воцарившееся на «Селезне» напряжение потихоньку захватывало и меня. Стало даже жаль, что под рукой нет хоть какого-то оружия. Это тоже странно, потому что раньше я ничем опаснее кухонного ножа не пользовался, да и то после того, как порезался, пытаясь чистить картошку, на кухню трактира меня больше не пускали. Напряжённое ожидание угнетало, и даже захотелось спрятаться в машинном отделении Гордея, но я пересилил себя и остался на палубе.
Минут через пятнадцать на дороге наконец-то появился наш капитан. Шёл он достаточно быстро, но при этом сохраняя достоинство и стараясь не показывать поспешности. А ещё, когда дядька Захар подошёл ближе, я увидел на его лице крайнюю озабоченность.
– Ох, чую, недобро всё пошло. Что-то атаман смурной совсем. Как бы не пришлось удирать отсюда несолоно хлебавши, – проворчал Чухоня, на что оставшийся как бы за старшего Данилка злобно зашипел: