О носах и замка́х

– «Фредерик Фиш, – прочитал он, отыскав нужную запись. – Тонкие Зубчатки Краудхью. Две дюжины. Предоплата внесена. Заказ средней срочности».

– Средней срочности? То есть он не торопился?

– О, он весьма торопился, – ответил господин Когвилл. – Но все заказы «особой срочности» клиентов для нас – это «средняя срочность». Мы не собираемся бегать и прыгать по чьему-то там указанию: мы лучшая лавка шестеренок в городе. Обождут, ничего с ними не станется.

– А для чего нужны такие шестеренки? – спросил Джаспер.

Хозяин лавки поморщился, не желая отвечать мальчишке, но тем не менее пробубнил:

– В основном используются в аэронавтике. И не нашей.

– Что это значит? – спросил доктор Доу.

– Эти шестеренки делают лишь на фабрике «Краудхью» в Льотомне. И используют их, соответственно, в основном там.

– Льотомн, значит… – задумчиво проговорил Натаниэль Доу.

Чаще всего в Габене при упоминании города Льотомн у людей в ходу были лишь две реакции: презрительно-снисходительное «Гм, Льотомн…» или мечтательно-мурлыкающее «М-м-м… Льотомн…». Из здешних мало кто бывал в Льотомне, но при этом многие искренне верили историям, которые ходили о так называемом Странном городе. Льотомн был известен тем, что там всегда осень, что там разговаривают коты и что он битком набит чудаками различных мастей.

Доктор Доу не был уверен в правдивости всех слухов о Льотомне (может, про осень и котов – это все выдумки), но то, что там хватает одиозных, экстравагантных, экспрессивных и в чем-то даже ненормальных личностей, он знал точно. Порой указанные личности притаскивали с собой часть своей сумасшедшинки всюду, где бы ни появились. Иногда они появлялись в Габене.

Сам доктор Доу считал жителей Льотомна по большей части легкомысленными и витающими в облаках, а еще склонными к домашней тирании (его экономка когда-то давно приехала в Габен именно оттуда).

– Этот ваш носатый… друг – странная, очень странная личность, – добавил господин Когвилл. – Недаром ему была нужна шестеренка, которую можно достать только в Льотомне. В том городишке даже зубчатые колеса свихнувшиеся, скажу я вам. И ведут они себя не по правилам верчения-кручения. Не удивлюсь, если и сам носатый оттуда – ну, либо оттуда, либо сбежал из лечебницы для душевнобольных «Эрринхауз». Все разговаривал со своей сумкой…

– С сумкой?

– Да, расхаживал у тех вот мелкозубых красоток, – хозяин лавки ткнул рукой в шестеренки, лежавшие на подставке справа от стойки, – и бубнил себе под нос. Думал, будто я не слышу. Просил свою сумку набраться терпения. Говорил ей, сумке то бишь, что она – его любимая балерина, представляете? Что тут скажешь, совсем спятил.

– Что? – Доктор вздрогнул и изменился в лице – хотя из-за шарфа и очков этого никто не заметил. – Балерина? Вы уверены, что он сказал именно это?

– Ну да. Я еще подумал, какая странность.

– Он не говорил, куда пойдет? – с едва уловимым волнением спросил Натаниэль Доу. Джаспер удивился – подобные нотки в голосе дядюшки он слышал очень редко. – Ничего такого? Может быть, адрес оставил, куда написать, когда заказ будет выполнен?