Невероятная очевидность чуда
Сосед посопел с явно считываемым неудовольствием, шумно поотдувался, видимо, еще и так выражая свое негативное отношение к отповеди девушки, но лезть с новыми вопросами к ней все же не рискнул.
Ну вот и славно, и помолчи уже, пожалуйста.
Стараясь отрешиться от пыхтящего рядом недовольного толстяка-соседа, а заодно и от всех досадных до невозможности мелких неприятностей, валившихся на нее со вчерашней ночной эпопеи с чемоданом, Ева произнесла про себя, словно мантру, по слогам: «Ка-ли-нов-ка».
Потерпеть каких-то три часа, ну ладно, чуть больше трех часов, и она будет дома.
Она вдруг вспомнила бабушку Яну. Неожиданно так вдруг выскочило воспоминание, словно наяву, будто происходило совсем-совсем недавно и оттого помнилось четко, ярко, во всех подробностях и деталях. Она увидела взором памяти, как бабуля отводит ладошкой занавеску на окне их дома в Калиновке, изучающе осматривает двор, вслушивается в монотонно шлепающий каплями, зарядивший надолго, по-хозяйски неспешно дождь и вздыхает:
– Ноябрь совсем на вторую половину перевалил. Коренная зима уж и не на пороге даже, а в сенях стоит.
Ева непроизвольно улыбнулась этой картинке и бабулиным словам. Как большинство людей в их стране, бабушка Яна промозглый, сизый и холодный межсезонный ноябрь не любила.
А вот Ева, наоборот, воспринимала этот месяц как некий момент почти мистического перехода из одного состояния в иное – из старости прошедшего года к звенящей морозами юности следующего.
Не то чтобы прямо любила это время, но иногда испытывала внутреннюю потребность в уединении – перевести дыхание и сменить, остановить слишком стремительный и наполненный темпоритм, в котором приходится жить в большом городе.
И лучше всего для замедления течения жизни и погружения в состояние душевного умиротворения и релаксации ей подходил задумчивый, промозглый и грустный ноябрь. С его дымчатой, прозрачной загадочностью пейзажей, размытых мелким дождем, с потемневшими до коричневы палыми листьями и уже редкими шляпками грибов, выглядывающих из нее, с выпростанными молитвенно в небо голыми мокрыми ветками, с неторопливой рыбой в реке и какой-то дивной, особой, пронзительной прозрачностью высокого, уже холодеющего неба в те редкие денечки, когда солнце побеждало слякотные дни.
Сейчас Ева испытывала остро-нестерпимую потребность окунуться в эту самую тишину, в прозрачную грусть и торжественность прощального ноября, насладиться, наполниться уединением, в неспешной неторопливости проживая, смакуя каждый день, очищаясь таким образом от всего больного и сложного, и отпуская то, что требовалось отпустить, и прощаясь с теми, с кем необходимо проститься…
За воспоминаниями и размышлениями о ноябре с его слякотно-растянутой неспешностью Ева и не заметила, как сумела расслабиться и на самом деле, а не притворно для конспирации, погрузиться в дрему. Да такую приятно-обволакивающую и глубокую, что проснулась и вскинулась лишь в тот момент, когда сосед-толстяк тряхнул ее за плечо.
– Поезд уже останавливается, – не самым довольным тоном уведомил он девушку, – вам надо меня выпустить.