Разрушительная ложь

– Я заплатил за «Магду» кучу денег, а потом засунул ее в дальний угол шкафа? Ну да, ничего подозрительного. – В его голосе послышался сарказм.

– У тебя проблема; я предложил решение. – Я небрежно пожал плечами. – Я не виноват, что ты не желаешь им воспользоваться. И для протокола… – Я уселся напротив него. – Это я заплатил за картину.

Во всяком случае, тайно. В представлении широкой публики, Данте Руссо стал гордым обладателем одного из самых уродливых произведений искусства в мире. Но кроме того, люди думали, что упомянутая отвратительная картина бесценна – ради нее готовы красть и убивать – просто благодаря поддельным документам.

Я не хотел, чтобы за ней охотились, но нужно было оправдать огромные ресурсы, потраченные на ее охрану.

В ней не таилось коммерческих секретов, как все думали. Но было нечто личное, чем я никогда не делился.

Он посмотрел на меня поверх стакана.

– Почему ты по-прежнему о ней так печешься? Ты получил, что хотел, и нашел предателя. Просто сожги эту чертову вещь. После того, как я ее тебе продам, – добавил он. – Для вида.

– У меня есть причины.

Точнее, одна причина, но если я скажу, он все равно не поверит.

Я не мог заставить себя уничтожить картину. Она слишком укоренилась в рваных осколках моего прошлого.

Я не сентиментален, но в двух вопросах мой обычный прагматизм не работал: Стелла и «Магда».

К несчастью для Акселя, моего бывшего сотрудника, который украл «Магду» и отдал ее «Сентинелю», моему самому большому конкуренту, он к исключениям не относился.

Он думал, что картина содержит засекреченную и очень прибыльную коммерческую тайну – ведь именно так я говорил немногим людям, которым доверял ее охранять.

Они и не подозревали, что ценность картины заключается в чем-то гораздо более личном и менее полезном.

Я расправился с Акселем, выждал достаточно времени, чтобы «Сентинель» расслабился, а потом занялся их киберсистемой, обеспечив им многомиллионные убытки. Недостаточные, чтобы их уничтожить – подобный масштаб можно было отследить до меня – но достаточные, чтобы послать сообщение.

Идиоты из «Сентинеля» оказались настолько тупы, что попытались выкрасть картину после продажи, думая, что смогут использовать ее против меня в качестве возмездия.

Они не нашли в «Магде» никаких коммерческих тайн, но знали, что она для меня важна. Надо отдать им должное – они были на верном пути. Но им следовало нанять кого-нибудь получше второсортного жулика из Огайо.

Попытка «Сентинеля» замести следы оказалась столь неловкой, что даже оскорбляла.

Теперь картина находилась на попечении Данте, что служило двойной цели: мне не приходилось на нее смотреть, и никто, даже «Сентинель», не отважился бы у него украсть.

Последний, кто пытался, лишился двух пальцев и впал с изуродованным лицом и сломанными ребрами в трехмесячную кому.

Данте издал нетерпеливый возглас, но ему хватило ума не продолжать.

– Хорошо, но я не оставлю ее навсегда. Она вредит моей репутации коллекционера, – проворчал он.

– Все думают, что это редкое произведение восемнадцатого века. Ты в порядке, – сухо сказал я.