Коза торопится в лес

Книжка приятно трепыхалась страничками на моих коленках. Внезапно до меня донесся тихий прерывистый свист. Я отвлеклась, стала озираться.

После повторного звука, осознав наконец, что он предназначался именно мне, вскочила и в предвкушении чего-то неизведанного бросилась через кусты черной смородины к задней калитке сада.

А вдруг мой тайный секрет объявился!

К косяку привалился плечом помятенький мужичок. Я будто даже узнала его ехидное пропитое лицо. Этот человек пусть и не тот, кого ожидала увидеть, однако не смутил меня. Смотрел на меня как на свою, как на маленькую. Он был из детства.

– Вот и девочки к нам пожаловали. А то одни менты и старухи. Никого приличного и хорошенького. Они тебя еще не обижают? Меня вот обскорбили, я и ушел. К своим. А оттуда тоже. Обидели. Cобрал тут все свое. – В двух его авоськах загремели бутылки. – И ушел. Такое терпеть не намерен. Что они себе думают, им все можно, что ли? Меня вот когда попросят налить, я налью. Мне жалко, что ли. Если у меня будет. Я не такой человек, я себя знаю, я терпеть не намерен. Ты себя тоже знай. Ты их лучше. И мамка у тебя хорошая, а у нас вот любят говно на лопате. – Дядя Гера совсем запутался и от нечего делать закурил. – Люська встанет, кричать начнет. А я уже привык. Кормить не будет. Ты мне, старуха, сготовь чего-нибудь, а то я обиделся, собрался, пошел. – И, смачно сплюнув себе под ноги, действительно пошел к себе в балаган, дощатую постройку возле летней кухни, где постоянно обитал.

Ромашка благополучно обнаружилась. И бабушки, за весь день всласть натрындевшись, после вечерней дойки и бани снова засели пить чай.

– Бог в помощь, – с лукавым смирением пожелал нам дядя Гера, топчась на пороге кухни. Пришел на запах свежеиспеченного хлеба.

Все разом обернулись.

– Явление ребенка, – невозмутимо резюмирует Люся с набитым ртом, – нарисовался – не сотрешь. Чего застрял? Вспотеешь еще.

Сын приободряется первым ворчливым словом матери, что в их отношениях означает значительный шаг к примирению:

– И то правда, что в ногах правды нет. Чего нам своих благодетелей стесняться.

– Строит из себя пришибленного, – усмехается та, ища глазами у Хаят одобрения и поддержки, – а тебя ничем не прошибешь. Особого приглашения дожидался? Откуда что берется. Вроде в нужде воспитывали, а замашки как у парторга. Житья от вас, алкашей, нету.

– Проходи, проходи. – Моя бабушка по-свойски выдвигает ему стул.

Я от Хаят редко в чей адрес слышу теплые слова. В негласной войне против Люси она и дядя Гера явно друг другу приглянулись и сразу стали подыгрывать:

– Уморился, поди? Сильно Люська гоняет? Вот не знает она, как тяжело одной жить, хозяйство вести. А то дерет горло, не понимая своего счастья, что такое полезный сын. Младший ваш и половину того не делает, что ты, Герка, делаешь. Молодец, не пьешь теперь?

Дядя Гера замялся, неопределенным движением головы ушел от ответа: то ли кивнул утвердительно, то ли отрицательно качнул головой. Врать Хаят, кроме меня, никто не умеет. Наловчиться надо. Зато под ее покровительством дядя Гера хоть поест нормально. Похоже, мать и его недокармливает, как пса Тумана. Пусть он и бестолковый, но не в голоде же держать! И Люся в присутствии моей бабки вынуждена на время прикусить язычок.