Грани

Я шла по улице необыкновенно счастливая. По левую руку от меня шел папа, по правую – мама. Мы ели моченые яблоки. Кажется, это был первый и последний раз, когда я их попробовала, что выглядело странным, если они мне так запомнились и понравились. У папы в руках был пакет из «Березки», в котором лежала моя первая кукла Барби! Она стоила целых десять марок! Учитывая, что свободной конвертации валюты в нашей стране тогда еще не было, а американские игрушки не показывали даже по телевизору, случай, можно сказать, выдался исключительный! Мне десять лет, и у меня есть настоящая Барби! Мы чудесно празднуем мой день рождения, идем прямо по проезжей части, потому что на узкой улочке совсем нет машин, едим моченые яблоки, и над нами ярко светит солнце. Пожалуй, это было самым счастливым воспоминанием моего детства. Все остальное оставило не столь яркие впечатления.

– Раз, два, три! Тужься! – услышала я издалека и ощутила сумасшедшую, ни с чем не сравнимую боль.

То, что казалось мне мучительным во время схваток, теперь воспринималось бы как манна небесная. Я закричала пронзительно и звонко. Вся та боль, которую я испытывала раньше, на протяжении всей моей жизни, не могла сравниться с этими новыми ощущениями.

– Не ори, тужься, ребенок задохнется! – злобно пробурчала акушерка.

– Не могу‑у‑у‑у… – еле смогла провыть я в ответ.

– И чему вас только на курсах учат! – продолжала возмущаться пожилая женщина. – И как раньше‑то рожали, безо всяких анестезий.

Я тем временем ощутила новую волну боли, это была даже не волна, а скорее что‑то более резкое, как будто бы меня внезапно резко ударили в живот. Я сама задыхалась, и меньше всего я могла думать о благополучии своего ребенка. Мне казалось, что моя жизнь закончится с новой волной. Неожиданно на живот навалился врач и с силой надавил на него. Я закричала еще громче, потому что теперь к внутренней боли добавилась и внешняя, но уже через мгновение почувствовала, что самое страшное позади. Я услышала шлепок и детский крик.

– Семь из десяти по Апгару, – констатировал врач. – Смотрите, Соня, кто родился?

Сквозь пелену, покрывавшую мои глаза, пытаясь унять бешеное сердцебиение, я вгляделась в комочек, который сунули мне под самый нос.

– Девочка. – Мой голос звучал на редкость неестественно.

Врач удовлетворенно кивнул и положил Надю мне на живот. Я неожиданно для себя заплакала. Не могу сказать, что я относилась к той категории женщин, которые были излишне сентиментальными, но тем не менее в тот момент я не могла удержаться. Меня охватило такое умиротворение и всеобъемлющее счастье! Она была такая маленькая, хорошенькая и такая родная! Я смотрела на нее и плакала, сама не зная отчего. И вдруг я почувствовала, что куда‑то проваливаюсь, в какую‑то зияющую пустоту…

– Так что же первично: бытие или сознание?! – внезапно раздался риторический вопрос где‑то совсем рядом.

Я встрепенулась. Профессор Бранечкин недовольно оглядел аудиторию. Студенты зевали, как, впрочем, и всегда на его лекциях. Они явно не интересовались всем тем, что он говорит, и мечтали о том счастливом моменте, когда наконец‑то закончится пара. По большому счету, какая вообще разница, что первично?! Что от этого меняется? Наверное, сейчас высокообразованные люди обвинили бы меня в отсутствии духовности, или стремления к знаниям, но меня действительно мало волновали подобные глобальные вопросы. Куда более актуальным для меня сейчас являлось другое.