Устинья. Возвращение

Лембергские, франконские да и прочие иноземные девки бесстыжие, полуголые, продажные развратницы… и не все девки уходят от него целые. Не все – на своих ногах. Потому как вкусы у царевича очень и очень своеобразные.

Истерман смеется, мол, нормально все для парня, перебесится – успокоится, но сколько ж ему беситься-то? Десять лет?

Двадцать?

Ему жена сейчас нужна и наследник тоже. Только вот… сможет ли Федя?

Нет ответа. А время все уходит и уходит, его уже почти и нет…

Но как сказать царице, что тянет ее сына куда-то в грязь? Как намекнуть?

Лучше о таком и не говорить, целее будешь. Платон и не говорил. Просто думал, что девку надо искать безропотную. Чтобы, если и поймет чего, молчала. И опять молчала.

Тоже целее будет.

Женить, как можно скорее женить Фёдора. Может, и правда остепенится? Хотя верилось в это… да вообще не верилось! Но помечтать-то можно!

Так и сидели двое, так и мечтали.

Вдовая царица – о власти, о том, как на нее будут смотреть – со страхом, с уважением, как давно уж не смотрели, со дня смерти мужа. Сейчас так на царскую женку смотрят – опасна, гадина! А ей, Любаве, крохи былого почета и уважения. А она не такого заслуживает, не к такому привыкла!

Ее родственник – о власти. Ну и так, по мелочи. О деньгах, поместье, холопах, драгоценностях… у каждого свое счастье. Только вот платить за их счастье должен был кто-то другой. И согласия Раенские спрашивать не собирались.

Власть же!

Власть!

Счастье…

Рудольфус Истерман сидел у постели Фёдора. И когда тот открыл глаза, схватил его руку, прижал к сердцу.

– Друг мой! О, я счастлив!

– Руди…

– Никогда, более никогда я не стану так рисковать! Мое сердце едва не разорвалось сегодня от горя!

– Руди, что это было?

– Это какой-то ворь… тать по-вашему. Они напасть, тебя ранили. – Руди заговорил с отчетливым акцентом, хотя обычно его росский был безупречен. Но когда Истерман волновался, срывался на привычный говор и забывал слова. – Неопасно. Мы перенесть тебя сюда есть.

Фёдор медленно прикрыл веки. Прислушался к себе.

Ничего не болело. Наоборот, было спокойно и уютно.

– Руди, кто она?

Врать Истерман не стал. Если бы царевич не вспомнил ничего – дело другое. А Фёдор вспомнил.

Поймите правильно, Руди не считал ложь таким уж плохим занятием. Не сказал? Значит, и не надо. Не всякое слово наружу вырваться должно. Не о каждом деле говорить следует.

Но врать, когда собеседник точно знает, что ты ему врешь?

Это неправильно. Совершенно неправильно. И пользы не будет, и доверия лишишься…

– Я не знаю, друг мой. Она словно появилась из ниоткуда, подошла к тебе и лечила твою рану. А потом убежала, как лань.

– Может, она живет рядом?

– Может быть.

– Руди, я хочу ее найти.

Рудольфус подумал, что Фёдор мыслит здраво.

Найти?

Почему бы и нет. Человека с такими способностями лучше держать при себе, мало ли – еще тебя ранят? А тут и помощь подоспела.

Но следующие слова заставили его призадуматься.

– Она такая… красивая!

Красивая?

Руди тут же поменял свое мнение. Был Фёдор дураком, им и останется! Какая может быть красота у такой девки?! Да будь она хоть сама богиня любви – тьфу! Дурак!