Рекорд

Мы с Семеном, главным механиком, перебрались в столицу, так как команда «Скорость 360» разорилась. Менеджер, пилоты и большинство механиков свалили. Скатертью дорога.

Этот гараж мы выкупили каким-то чудом за копейки, перетащили инструменты и кубки как остатки роскоши. Более-менее прибрались. Если бы я писал автобиографию, то назвал бы эту главу «День дна». Заслуженного.

Герой моей биографии постоянно бы что-то делал, потому что когда он останавливается, то сталкивается с тем, что не может понять цели. Поэтому каждый день. Каждую минуту. Каждую гребаную секунду он капец как занят. Или гоняет, или ебется. Иначе мысли громкие, и их невозможно перебить.

Старый механизм скрипит, поднимая ворота, и нашим с Семеном взорам открывается картина – два раздолбанных мерса на фоне серой стены.

Краем глаза считываю, как каменеет лицо механика, и прежде чем он начнет ныть о тленности бытия, я встаю перед ним, заслоняя собой тачки, и сообщаю радостно:

– Они почти в идеале.

– Агай, твою мать.

– Почти, – повторяю. Это слово в последнее время преследует меня как приколоченное. Раздраженно хмурюсь. – Нужно ток немного подлатать.

– Мы не соберем нормальную боевую машину из этого хлама, Тим, можешь резать меня ножами.

– Мы соберем ее за два месяца.

– Ты прикалываешься?

Семен пытается обойти меня – не даю. Сделав пару попыток, он сплевывает и начинает ругаться.

– Предлагаю для начала пойти пожрать где-нибудь, – захожу издалека. – А потом, уже в хорошем настроении…

Он злобно стреляет глазами и заваливается в гараж. Я сжимаю зубы и иду следом.

– Это хлам.

– Здесь почти целый корпус. – Упираюсь ногой в капот. – А там – движок в норме.

Почти целый корпус. Почти идеальный движок. Почти самый быстрый оргазм в жизни Насти Луцкой.

Гребаное слово. Как проклятье. Надо что-то с этим делать, в каком-то месте пора разорвать круг, а то так и будем в хорошистах.

Пульс внезапно ускоряется, сердечная мышца работает на износ, и я ощущаю что-то вроде нервного срыва. Минута тишины – и сразу перманентно херово.

Мы с Семеном мрачно пялимся на ушатанные мерсы. Он закуривает.

– Какой план, Тим?

Встряхиваю головой и заявляю:

– Гонка «24 часа Нюрбургринга».

– Иди ты на хер, – тут же следует ответ.

Я не обижаюсь. Он одумается.

Жду, пока Семен отводит душу, строя трехэтажные матерные конструкции, и начинаю говорить:

– Любительские команды на более серьезные соревы не пустят. Перед нами двери закрыли наглухо, сам же в курсе. Я не понимаю почему, но со мной не хотят даже разговаривать, будто кто-то поставил где-то галочку. Наш шанс – Нюрбургринг. – Помолчав, добавляю: – Закрытые двери надо выбивать. Я уже подал заявку.

– Ничего, что четырехдверная? – Семен обходит седан по кругу.

Уже соображает по делу, что хорошо.

– Я изучил правила, там нет ограничений. Мы доделаем подвеску, переставим движок, кое-что допилим.

– Кое-что! Ага. А почему именно мерс, Тим?

Усмехаюсь, вспоминая встречу с батей Юляшки. Догадывался, конечно, что он откажет, но значение имеет форма. Он угрожал, и такое чувство, что именно с его легкой руки мне и перекрыли кислород. А еще мне не понравилось, как на Шилова смотрела его секретарша. Хотя этот момент я поспешно вычеркиваю: такие заботы не в моем стиле. Блядь, не знаю, в чем дело, меня триггернуло от ее страха. Было бы все иначе, я бы познакомился.