Спасение для лжепринцессы

Да, мама с папой умели в юмор, ведь они даже поженились через два года после моего рождения. Правда, родившуюся вскоре младшую сестру назвали не Анной или Натальей, а Евгенией, а вторую – Евдокией, на что она всегда сердилась и требовала называть себя исключительно Евой. Имя для мелкой третьей сестры выбирали всем миром. Понятно, что если все женщины в семье на «Е», то нельзя традицию ломать. Ева настаивала на Елене, я – на Евангелине, а Женька (потому что вредина вредная) предлагала Евлампию. Но когда мелкая родилась, всем сразу стало понятно, что она – Ефросинья. Она считала, что спать – удел слабаков, умудрялась орать, даже вися у мамы на груди и совершенно не признавала никакого режима, кроме террора. В общем, мы в шутку звали её Фросей, а потом невыспавшийся измученный папа сделал две вещи: увековечил шутку в свидетельстве о рождении и записался на вазэктомию. А Фрося так и осталась Фросей, что совершенно не мешало ей жить, особенно среди своих одноклассниц Красимиры и Веселины, которых ласково прозвали Красей и Весей. В остальном, у них был класс как класс. Ни одного Серёжи или Димы, зато пара Магомедов и небольшой прайд из четырёх Львов.

Подсушив волосы полотенцем, надела пижаму и вернулась в комнату. Полин уже тоже переоделась ко сну и забралась на верхнюю койку с книгой. Я сначала хотела немного поболтать, но потом решила, что тишина в компании энергичной вилерианки – на вес золота, и молча забралась под своё одеяло.

За окном бесновалась буря, выл шквалистый ветер, кружила снег метель.

Я думала, что не усну, ведь спала, считай, весь день, но куда там. Стоило закрыть глаза и расслабиться, как я тут же провалилась в объятия Морфея. И были они ласковые и нежные, пока не закончились внезапно: ударом об стену.

Раздался жуткий треск, тонко пискнула сверху Полин, заискрила магия, тело пронзила жуткая боль, лопнуло окно. Маленькую каюту смяло, стены перекособочило, нас резко дёрнуло в сторону, а потом подкинуло. Я с размаху приложилась о верхнюю койку всем телом.

Нас закрутило и замотало, как кости в стакане рыночного шарлатана. Мебель швыряло из стороны в сторону, я заорала. Полин наколдовала щит, он вспыхнул и тут же погас, когда в него врезалась дверь, которую сорвало с петель. Осколки полетели из разбитого окна, внутрь ворвалась метель, всё вокруг звенело и скрежетало. Я кричала, но мой крик заглушали звуки ударов. Вокруг летали перья, щепки и вещи, я напоролась боком на угол двери, а потом сверху рухнула кровать. Наконец меня приложило об стену особенно сильно, и сознание померкло.

Наступила темнота.

Голоса тревожно гудели вокруг, словно пчёлы вдруг перессорились и решили разделить улей пополам. Они жужжали над ухом, требовательно жалили сознание и невыносимым гулом выдавливали меня из объятий темноты. Мерзкие голоса!

К ним присоединилась боль. Голодной тварью вцепилась в правый бок, вонзила когти в плечо и вгрызлась в затылок. Затем пришёл холод. Пробрался в лёгкие, выстудил нутро, украл остатки тепла. Я чувствовала себя куклой, которую забыли в проруби, и она вмёрзла в корку льда, затянувшую поверхность за ночь.