Почему нет?
– Ты просто нечто, – выдыхаю обескуражено.
– Я просто в хлам, – смазанно хихикает она и пятится вглубь студии. – Может, присядем?
Недоверчиво выгибаю бровь. Снова перемена настроения?
– Ты можешь уйти, если хочешь, – говорит Ясмина и усаживается в кресло у мойки, подгибая ноги и расправляя подол платья.
– А ты этого хочешь?
– О-о-о… принц Ярослав, вы меня смущаете. Поберегите девичье сердце.
Смех зарождается в груди и вырывается громким хохотом из горла. Это какой-то абсурд, но мне даже нравится. Ясмина расслабленно улыбается, а я шагаю вперед.
– Возьми себе стул, – кивает она на широкий проход в стене.
– Разве ты не хочешь сидеть у меня на коленях?
– Эй! А где скромность?!
– Ты ведь все равно не вспомнишь. Чего мне стесняться?
– И то верно. А ты хорош.
– Спасибо, – хмыкаю я и тяну по полу тяжелый парикмахерский стул.
Сажусь напротив, Ясмина ставит локоть на подлокотник и кладет голову на ладонь. Смотрим друг на друга в молчании какое-то время, словно каждый из нас пытается мысленно влезть в голову другому.
– Жалко меня, да? – Ясмина первой нарушает тишину.
– В этом нет ничего постыдного.
– В чем?
– В том, чтобы не скрывать боль.
– Я и не скрываю. Я на самом дне отчаяния, но вопрос в другом… – Настораживаюсь, и она довольно улыбается. – Сколько бездомных котят и щенят в твоем доме?
– Что?
– Почему тебе не плевать на несчастья других?
– Может, только тебе повезло.
– Хочешь сказать, я особенная? Еще одна сладкая ложь. Какой же ты… манук[2].
– Что ты сказала?
– Что ты очень милый в своем желании победить дракона, которого зовут «чужая боль».
Нет, ну как же бесит! Она все попадает и попадает, а я только мажу. Наклоняюсь вперед, упираясь локтями в колени, и опускаю подбородок на сцепленные в замок пальцы.
– А тебе не приходило в голову, что я все это в корыстных целях? Мы с тобой одни, вокруг только закрытые магазины и кафе. Плюс твоя мексиканская амнезия и все такое. Вдруг я психопат. Могу сделать что угодно, и никто не узнает. Даже ты.
– Не-а. Не страшно.
– И это плохо, Ясмина. Очень плохо.
– Да, я знаю. Но в этом вся прелесть моей… как ты сказал? Мексиканской амнезии? Напомни мне потом это название, классное.
– Обязательно. А в чем прелесть-то?
– В том, что, если все сделать правильно, жалеть не придется. Но, думаю, все же наутро я почувствую, если ты вытворишь что-то без моего согласия.
– Что за уверенность в моем благоразумии и доброте?
– Я ведь сейчас разговариваю, верно?
– Ну да.
– А значит, я в сознании и твой язык или член все еще не у меня во рту. Отсюда вывод – мне повезло.
Откидываюсь на спинку стула, заливисто рассмеявшись. Ясмина тоже хихикает, но как-то вымученно. Ее все же коробит что-то, и это не мое присутствие.
– Что он тебе сделал?
– Много чего, – размыто отвечает она. – Как, вероятно, и я ему.
– В этом и суть отношений.
– Наверное.
Тема острая, и я принимаю решение оставить ее, чтобы не расстраивать Ясмину еще больше. Ей не нужна исповедь. Не сейчас и не со мной. Здесь что-то другое, похоже, та самая проверка. И проверяет на прочность Ясмина не меня, а себя. Вот в чем соль. Она ерзает в кресле, густые черные волосы соскальзывают с ее плеча, и я отмечаю еще одну любопытную деталь. Шея, ключицы, руки… кожа чистая, за исключением нескольких темных родинок.