Велнесс

– Правда?

– Мы будем так сильно скучать по тебе, что появимся снова. Вот как мы тебя любим. Так сильно любим, что сразу же вернемся. Хорошо?

– Хорошо, – сказал он, теперь удовлетворившись ответом.

Элизабет обняла его, он положил голову ей на плечо, и она не выпускала его из рук, пока его дыхание не стало размеренным; тогда она встала, накрыла его одеялом, поцеловала в лоб и сказала их традиционную прощальную фразу – но не «спокойной ночи», не «сладких снов» и не что-нибудь еще в этом роде. Такие пожелания, как правило, вызывали у Тоби тревогу, потому что для него ночь была пугающей и коварной. Нет, она каждый вечер прощалась с ним теми же словами, какими прощались все авторы ютуб-каналов, на которые Тоби был подписан, и это, как ни странно, его успокаивало.

– Не забудьте подписаться, – прошептала она ему на ухо.

– Не забудьте подписаться, – отозвался он, уткнувшись лицом в подушку, и его слова прозвучали невнятно.

Она закрыла дверь и прошла в спальню, где Джек уже разделся и приглушил свет. Освещение, создающее определенный настрой. Освещение, намекающее на секс. Джек купил и развесил по всей комнате специальные светодиодные лампочки, которыми можно было управлять с телефона по вайфаю. Они были разноцветные, так что он мог в течение дня менять цветовую температуру квартиры в соответствии с оттенком солнечного света: холодный голубовато-белый в полдень, кремовый после обеда, теплый янтарный ранним вечером. Столько разновидностей белого света, и все они как-то там описывались в градусах Кельвина. Для Джека это было очень важно; он говорил, что обучение фотографии развило в нем чувствительность к цветовой температуре. Но то, как он настроил лампочки в спальне на этот раз, не имело ничего общего с естественным освещением. Комната больше напоминала бордель. Квартал красных фонарей. Стриптиз-клуб. Сплошь алые, бордовые, пурпурные оттенки.

Джек сидел на кровати и ждал. Он снял рубашку, брюки, ботинки, носки, даже ту дурацкую оранжевую штуку на запястье, которую называл фитнес-браслетом и которую сейчас небрежно бросил на прикроватную тумбочку. На нем не было ничего, кроме трусов, и когда он повернулся, она увидела, что в руке он держит подаренный ей вибратор. Он слегка покрутил игрушкой в воздухе и сказал:

– Я подумал, может, мы…

Это заставило ее почувствовать внутри резкий толчок вины, той вины, которую она всегда испытывала, когда он был в настроении, а она – нет. Она терпеть не могла быть замотанной, задолбанной женой, которая отказывает мужу. Такая пошлость.

– Тебе не придется ничего делать, – сказал он, почувствовав ее нерешительность. – Можешь просто лежать и получать удовольствие. Работать буду я.

– Работать? – передразнила она.

– Ты понимаешь, о чем я. Я все сделаю сам. Твоя единственная задача – лежать и наслаждаться. И никаких других обязанностей.

Джек был таким, даже когда они еще только познакомились: всегда внимателен, всегда готов выслушать и сделать приятное. Он не был похож на парней, с которыми она встречалась раньше и которые чаще всего действовали наугад, вытворяя странные вещи, почему-то думая, что ей понравится, – обычно это означало, что различные части ее тела хватали, скручивали, теребили, стискивали, растирали – а потом винили ее, когда это не вызывало у нее восторга. Нет, Джек говорил совершенно откровенно: она сама должна научить его прикасаться к ней так, как ей хочется. Она могла руководить им, она могла поправлять его, она могла давать ему указания, и это его не принижало и не злило, что поначалу казалось ей просто чудом. Но теперь она гадала, почему это произвело на нее такое впечатление: если парень делает то, о чем его просят, разве это не должно быть нормой? Обычным порядком вещей? Ничем не примечательным явлением? Насколько же низкими были ее ожидания в восемнадцать лет, раз Джек, задавший простой вопрос: «Что тебе нравится?», стал в ее глазах героем?