Практика по брачному контракту. Магия не пригодится!

– Я не тронула ее вчера, хотя она нарушила перемирие, – невозмутимо напомнила девушка.

– Ты тронула ее сегодня! – не выдержал Эдвин и пинком сбил несколько ближайших свечей.

Сулаки резко обернулась. Ее улыбка превратилась в оскал. А в следующий миг она уже стояла рядом с ректором, и горячие ладони обхватили его щеки.

– Я? Да если бы я хотела, то могла навредить еще вчера. И ты, милый, ничего не смог бы сделать.

Тонкие пальцы ощупали его лицо, и ректор с ненавистью пробормотал:

– Сегодня ее лошадь спугнул огонь.

– Любой риспи мог сделать это.

– С тех пор, как Лина переступила порог имения, риспи не имеют права переходить реку!

Сулаки опустила руки и загадочно улыбнулась:

– Я бы на твоем месте не была так уверена, милый.

С этими словами она отвернулась и медленно прошествовала мимо горящих свечей. Затем девушка снова опустилась на пол и устремила взгляд в окно. Это был знак, что разговор окончен, и больше Сулаки не проронит ни звука. По крайней мере, в эту ночь.

Эдвин вылетел за дверь и замер, чтобы отдышаться. По лестнице он спускался медленно, стараясь обдумать всё, что сказала ему девушка. Рыжая не причастна к похищению, или врет? И что это за намеки, что вход на их территорию для риспи всё еще открыт? Неужели ему не удалось обмануть контракт и фиктивного брака мало? Но тут Эдвин вспомнил последнюю жену брата и отмел эти мысли. Всё должно быть в порядке. А если риспи забыли об условиях договора, пора им о них напомнить.

Продолжая размышлять об этом, ректор дошел до своей комнаты. Привычным жестом распахнул дверь, и только после этого вспомнил, что хотел заночевать в кабинете.

Лина

Кетту стал больше. Ощутимо больше и как будто взрослее. Несколько мгновений я стояла рядом с кроватью и удивленно рассматривала своего питомца. В этот момент лисенок приподнял голову и широко зевнул. Черный нос шевельнулся, а затем слепые глаза обратились ко мне. Приветственный писк был громким и бодрым.

Я стряхнула оцепенение и присела на кровать. Руки сами начали делать всё необходимое – откупоривать бутыльки, осторожно протирать снадобьями зеленый налет на плотно сомкнутых веках. После того как обработка была закончена, Кетту приподнялся и лизнул меня в лицо.

Я погладила черную шерсть и спросила:

– Кто ты такой, Кетту?

Вместо ответа лисенок обхватил мою шею лапами и потерся лбом о мой лоб. Я снова погладила его и прошептала:

– Ты знаешь, кто я?

Лисенок лизнул меня в лоб. Туда, где не далее, как вчера, ярко вспыхнула печать.

– Это нечестно, – вздохнула я, продолжая разговор. – Ты знаешь, кто я. А я о тебе ничего не знаю. Жаль, что ты не умеешь говорить.

Лисенок сел и широко зевнул. Я продолжила спрашивать:

– Как же ты попал на пепелище?

В следующий миг Кетту оказался у меня на руках. С жалобным писком он уткнулся мне в грудь. Я чувствовала, что подросшее тельце бьет крупная дрожь.

– Тебя преследовали риспи? – спросила я, и ответом мне стала новая волна дрожи.

Я прижала малыша к себе и начала гладить, приговаривая:

– Здесь тебе ничего не грозит. Скоро я вылечу тебя, и ты станешь видеть. Если хочешь, оставайся со мной, и я не дам тебя в обиду. Я не боюсь риспи.