Каменная месса

Едва я окунаюсь в прошлое, как перед глазами встаёт тот самый момент, когда мы, вступив за арку и перешагнув алтарную преграду, тотчас были разочарованы, представ перед низкорослыми фигурами величайших донаторов, описанных во всех альбомах по искусству. Теперь мы увидели их наяву: они возвышались на постаментах под каменными дугообразными балдахинами. Вот так и бывает с подлинниками. Нас вводили в заблуждение узнаваемые фотографии этих монументальных скульптур, запечатлевшие Конрада и Гепу, Германа и смеющуюся Реглинду, мечтательного Тимо и темпераментного Зиццо, и особенно маркграфа Эккехарда и всем прекрасно известную Уту. Вот и одна из трёх туристок в нашей группе, уже собравшейся вокруг скульптур, сказала: «Да они же намного меньше, чем я думала».

Нам пришлось смириться с их реальными размерами, равно как и с остатками въевшейся краски, которая местами ещё держалась и искажала форму. Тщетной была попытка представить фигуры донаторов в их первозданной красочности. А потому мы стремились воспринять каждую статую как оригинал в его нынешнем состоянии. Объяснения, представленные нам с отточенной дикцией, не принимали во внимание ни поблёкшие краски, ни почти фантомные образы, которые фотографировали при хорошем свете и в изящно найденном ракурсе.

Эхо под западным хором придавало каждому слову непререкаемую значительность. «Итак, как мы видим, с 1250 года скульптуры располагаются по отдельности или попарно, за исключением скульптуры под именем Конрада, которая в 1532 году во время злонамеренно устроенного пожара[8] – троны в хорах были охвачены огнём – рухнула с постамента, а позднее была собрана из множества рассыпавшихся частей и водворена обратно. Мы видим творения из мастерской скульптора, имя которого осталось неизвестным, работы раннеготического стиля, хотя реалистично запечатлённые складки одежды не соответствуют художественным приёмам драпировки той эпохи».

Пояснения женщины-экскурсовода звучали так убедительно, будто она произносила их впервые. Нас провели вдоль левой стороны хоров. Лёгкий, однако ощутимый педагогический ход должен был воспрепятствовать нашей увлечённости или просто долгому пребыванию около широко известной, образцовой и превозносимой в бесчисленных комментариях скульптурной пары. Мы стояли перед некоронованной Гербург и рухнувшим когда-то Конрадом. Когда же в поле нашего зрения появились Герман и Реглинда с разукрашенной короной, я услышал, как одна из пар зашепталась: «Глянь-ка, улыбается точно как твоя сестра Эльвира, немножко с издёвкой». – «Ага, как наша Эльвира, точно».

Должно быть, этот шёпот не ускользнул от внимания нашего экскурсовода. «О наших скульптурах говорят, что они выполнены в естественной манере, как будто выхвачены из жизни. Соглашаясь с этим, заметим, что эта так называемая достоверность связана только с нашим субъективным восприятием и не может служить подобающим критерием искусства. Правомерно, однако, признать, что все фигуры донаторов индивидуальны. Потому они так живо и воздействуют на нас. Мы ощущаем их словно равных себе, однако принадлежали они к высшему правящему классу, о чём и сами были хорошо осведомлены, в особенности это относится к маркграфу Эккехарду и его жене Уте, как мы сейчас и увидим. Люди своего времени, облечённые властью. Что касается Эккехарда – воинственный, нацеленный на постоянное завоевание земель, держащий в страхе своих подданных, властной рукой притесняющий соседние славянские народы на востоке от Заале. И говорят, он даже убил другого князя. Однако великим скульпторам, каковым являлся и наш Мастер из Наумбурга, удавалось, как мы здесь видим, если не устранить указанные классовые противоречия, то проницательно продемонстрировать их нам».