Другой мужчина и другие романы и рассказы

В городах, которые они посещали, она иронизировала над надежным постоянством, с которым немцы указывали на разрушения, принесенные Второй мировой войной. «Война закончилась пятьдесят лет назад! Вы что, так гордитесь тем, что в конце концов все-таки стали самыми сильными в Европе?» Когда они проезжали предместья, она иронизировала над маленькими беленькими домиками с прибранными палисадничками и аккуратными заборчиками, а за городом – над отсутствием тряски, заржавленных машин и гниющих диванов, вечно валяющихся возле мелких ферм в Америке. «У вас все выглядит так, словно только что с иголочки». Она иронизировала над дорожной разметкой, то и дело указывая Анди на заботливость, с которой тут выезд с полосы для стоянки отмечен заштрихованным треугольником, а там поворачивающим на перекрестке машинам указан путь штрихованными линиями, пересекающими штрихованные линии встречной полосы. «С ваших дорог надо убрать все машины и сфотографировать сверху – это были бы картины, настоящие произведения искусства!»

Сара иронизировала смеясь, и ее смех приглашал его присоединиться к иронии и усмешке. Анди заметил это. И он знал, что ирония была для Сары средством приобщения к миру: в Нью-Йорке она не менее охотно иронизировала над дирижером, хотя была в восторге от концерта, или над пошлым фильмом, хотя в конце его плакала и даже на следующий день, вспоминая его, вытирала глаза. Она иронизировала даже над бар-мицвой своего младшего брата и в то же время волновалась за него, когда он читал в синагоге и когда говорил за столом о Торе и любви к музыке. Все это Анди знал, и тем не менее ему была тяжела эта ее ничего не щадившая ирония. Он смеялся вместе с ней, но с напряженными лицевыми мускулами.

В Берлине они жили у его дяди, который унаследовал дом в Грюневальде и в нем отвел им небольшую квартиру, состоявшую из спальни, гостиной, кухни и ванной. Один раз он пригласил их на обед, который готовил сам, а в остальное время не беспокоил, предоставив им заниматься своими делами. Но как-то вечером накануне намеченной ими поездки в Ораниенбург они случайно столкнулись с ним у дверей дома.

– В Ораниенбург? А что вам в Ораниенбурге?

– Посмотреть, как это было.

– А как это могло быть? Это так, как ты это себе представляешь, но так это только потому, что ты это себе так представляешь. Я был пару лет назад в Аушвице – там не на что смотреть, то есть вообще не на что. Несколько кирпичных казарм, а между ними трава и деревья – больше ничего. Это все только в голове. – Дядя, учитель на пенсии, смотрел на них удивленно и сочувственно.

– Вот тогда мы и увидим, что мы видим у себя в голове. – Анди засмеялся: – Будем делать из этого проблему теории познания?

Дядя покачал головой:

– И какой смысл? Пятьдесят лет прошло. Я не понимаю, почему мы не можем оставить прошлое в прошлом. Почему именно это прошлое мы не можем оставить в прошлом, как все остальное прошлое.

– Может быть, это какое-то особенное прошлое? – Сара спросила по-английски, но немецкую речь, к удивлению Анди, поняла.

– Особенное прошлое? У каждого есть прошлое, которое для него особенное. И тем не менее все прошлое – и общее, и особенное – это то, что уже создано.